Художник-живописец и преподаватель Детской художественной школы в Железногорске, член Союза художников России, обладатель персонального гранта губернатора Красноярского края «За личный вклад в сохранение и развитие культуры».
Его работы находятся в частных коллекциях России и за рубежом. А еще Сергей Семенович Карбушев – основатель художественной школы в нашем городе. Именно благодаря ему более сорока лет назад приступили к занятиям ее первые ученики. Сегодня они добиваются успехов не только в России, но и за рубежом. О том, как добиться признания в педагогике, не переставая творить, и остаться верным своим принципам, рассказал нам Сергей Семенович.
– Что привело вас к профессии художника?
– Это было очень давно и вышло совершенно случайно. В те времена я уже учился в художественной школе №1 имени Сурикова в Красноярске. И однажды к нам пришел корреспондент с красноярского радио. Он спросил меня, кем я хочу стать. А так как я учился в художественной школе, так и ляпнул: «Художником!». Мне это запало в голову – раз я обещал, то надо обязательно выполнить. Закончил школу и поступил в училище имени Сурикова – так и стал художником.
– А как вы решили создать художественную школу в Железногорске?
– По воле случая. В 1982 году жена показала мне свой родной город, тогда еще это был Красноярск-26. Мне он очень понравился, и захотелось здесь остаться. Я начал искать художественную школу, чтобы устроиться на работу. И каково же было мое удивление, когда таковой не оказалось! Тогда я пошел в отдел культуры и сказал, что хотел бы работать в художественной школе. Мне ответили – хорошо, открывайте, и будет вам работа. Я взялся за дело с охотой. Вместе с одногруппниками мы организовывали художественную школу в Дивногорске, где я проработал шесть лет преподавателем, так что опыт у меня уже был. Через полтора месяца открылась художественная школа из одного кабинета в здании вечерней школе и меня в качестве директора, преподавателя, завхоза… С каждым учебным годом учеников становилось все больше, и в конце концом мы перебрались в здание на Школьной, где находимся и по сей день. Я считаюсь основателем художественной школы в Железногорске, но никогда этого не афишировал. Работаю здесь 42 года и очень люблю свое дело. Некоторые из молодых преподавателей даже не знают, что это я создал школу.
– Вы проработали директором четыре года, почему ушли с этой должности?
– Во-первых, как только закончил учиться, я начал выставляться. Мне очень хотелось писать самому, оставаться в первую очередь художником, а не директором. Времени заниматься и тем, и другим не было. Во-вторых, на тот момент у меня было средне-специальное живописно-педагогическое образование. А мне бы хотелось, чтобы школой руководил человек, закончивший институт. Я пригласил на работу двух специалистов из Красноярского института искусств. В их числе был Александр Морозова, который и стал директором. А в 1990 году я поступил в художественный институт без отрыва о производства. Продолжал вести занятия в школе и ездил в Красноярск, посещал занятия сам. Так проучился шесть лет.
– К тому времени вы уже состоялись как художник и педагог. Для чего вам нужен был институт?
– Сначала – для «корочек». Наступил такой момент, когда директором художественной школы мог быть человек с любым высшим образованием, совершенно не имеющим отношения к профессии художника. Мне тогда это показалось очень несправедливым, и я решил поступить в институт. В тот год ректор Красноярского государственного художественного института Виталий Петров-Камчатский набрал группу ребят, которые преподавали и выставлялись. Так получилось, что со временем отсеялись все мои одногруппники, и институт закончил только я. И тоже хотел уйти после третьего курса, но мне посчастливилось попасть в мастерскую к Анатолию Знаку. Я мечтал учиться именно у него и упустить такую возможность не имел права. Было сложно, но институт мне дал очень многое.
– Преддипломную практику вы проходили в Индии. Кроме незабываемых впечатлений, что еще вам дала эта поездка?
– Взгляды на многое изменились, духовный мир стал богаче. В Гималаях мы жили в поместье Рерихов в долине Кулу. Нас пускали туда, куда экскурсии не водят. Мы ходили по дому самого Рериха, были в его спальнях, рассматривали его коллекции. Я писал свои этюды на его подрамниках из красного дерева! И, конечно, это придавало вдохновения. А на юге жили в древнем городе Вриндаване в академии духовного сознания Кришны в монашеских кельях. В городе находится главный храм кришнаитов, и люди туда приезжают со всего мира. Атмосфера, жизненный ритм, сам подход к жизни – все другое. И смотреть на привычные вещи начинаешь иначе. Хоть люди и одинаковые, живут они везде по-разному. У каждого свое миропредставление, свое сознание.
– Какой была и какой стала железногорская художественная школа?
– Если бы вы спросили лет 15-20 назад, какие художественные школы выделяются в Красноярском крае, то вам обязательно бы назвали красноярскую имени Сурикова, дивногорскую, железногорскую и зеленогорскую – они всегда шли в авангарде. Учиться у нас приезжали из Новосибирска, Омска, из других школ края. Сейчас красноярская школа продолжает быть сильной, как-никак ей больше ста лет, но уровень уже не тот. Наша школа пока еще держится. Все зависит от профессионализма педагогов – не все дотягивают до уровня, который требуется. Некоторые считают, что не стоит слишком много требовать и от ребят. Но если этого не делать, не будет результатов. Задача хорошей художественной школы – дать детям начальное ремесло, основы, на которых они смогут продолжить обучение.
– Почему не все, кто приходит учиться в художку, заканчивают ее?
– Очень многое зависит от родителей. Большинство просто не знают особенностей, способностей своих детей. И отдают куда-то исходя из своего желания, совершенно не учитывая потребностей ребенка. А потом он начинает учиться, и ему не нравится, потому что душа лежит к другому. Родителям надо больше вникать в то, чем их ребенок занимается. А его пихают в художку, чтобы на улице не бегал и в телефоне меньше сидел. Но ведь для этого существуют изокружки, студии. И если ребенок сидит и плачет от того, что ему нужно идти в художку, то зачем это нужно и кому? Детство предназначено для того, чтобы он все попробовал, а не реализовывал амбиции своих родителей.
– Что вы думаете об альтернативных методах обучения?
– Есть мнение, что нужно обучать играючи, веселясь. Пить чаек, есть конфеты и говорить об искусстве. Это тоже своеобразное обучение, это хорошо для общего развития, но профессиональных навыков так не получишь. Прежде всего должна быть работа, практика. Не зря Джошуа Рейнолдс, первый президент английской Королевской академии художеств, говорил, что самая основа обучения – это метод принуждения. Ребенок должен понимать, что от него требуется, и ответственно относиться к работе. Всегда приходит момент сопротивления, когда детям становится неинтересно, трудно, сложно. Иногда приходится даже что-то заставлять делать. Не всегда это нужно. Необходимо понимать, как, когда и в каком возрасте использовать этот метод. Но в любом случае период принуждения неизбежен.
– Что вас сегодня вдохновляет?
– Да вся жизнь! Иногда думаешь – вот стоят на стеллажах картинки, и никому они не нужны. Не будет тебя – и куда их? Но потом эти мысли проходят. Ведь это твое личное самоутверждение. Выплеснул все на холст – и тебе стало хорошо. Потом появляются какие-то другие мысли и идеи. И на все это влияет сама жизнь. Обычные рутинные дела или посещение хорошей выставки могут спровоцировать желание творить. Вдохновляют поездки к друзьям, разговоры с ними. Я часто задумываюсь над тем, кто я больше – художник или педагог. Вот уйду я из школы – разве я брошу писать? Нет, конечно! Значит, художник. А если не буду писать, разве я буду хорошим педагогом? Тоже нет. И вот так не поймешь, художник ты или педагог. Одно без другого не может быть.
– Вы продаете свои работы?
– Продаю, если покупают. Каждая работа имеет свою цену. Многие считают, что нарисовать «картинку» – плевое дело. Но, конечно, это не так, ведь ты туда вкладываешься материально и духовно. И продавать задешево свою работу – это не уважать себя и свой труд. А цену профессиональной работы не любой человек потянет.
– Проблема в финансовых возможностях?
– Не только. Большинство обеднело духовно. В приоритете материальные ценности – сама жизнь к этому ведет. Социум влияет и действует так, что очень мало думают о духовном, о нравственном воспитании. Раньше говорили, что на Западе все решают деньги, теперь это пришло к нам и с каждым днем все больше усугубляется. Надежда только на наш менталитет – все-таки он очень особенный. Но влияние западной культуры очевидно.
– Есть ли возможность сохранить то прекрасное в нашем менталитете, что отличает его от многих других?
–Возможность есть, но это зависит не от нас, а от нашей верхушки. То, что сейчас происходит с художественной школой, описать трудно. Каждый год методика меняется, и подстраиваться становится просто невозможно. То же самое и с общим образованием. Долгое время у нас была хорошая, проверенная система от художественной школы до университета, через которую я сам прошел. Сейчас все это пытаются переделать, программы перекраиваются без учета потребностей профессии. И поэтому если уйдет старая гвардия педагогов, то что останется? Никто из талантливой молодежи не хочет идти в общеобразовательную сферу. И это проблема общегосударственная.
– Что самое страшное
для художника?
– Отсутствие возможности творить. Во время службы в армии так хотелось рисовать, что в буквальном смысле чесались руки. И тогда я мечтал, что вернусь домой и буду писать без устали. А для учителя самое страшное – отсутствие ученика, возможности передать свой опыт, знания.
– За что вы благодарны ученикам?
– За то, что они заставляют меня не стоять на месте. С ними приходится все время шевелиться, думать. Искать подходы к каждому ребенку, к каждому классу. В этом и заключается творческая работа педагога. Иначе результата не будет.
Ольга КУЗЬМИНА
